Чем больше набираешься жизненного опыта, тем явственнее ощущаешь зов родовой памяти. Возникает вполне естественное желание оглянуться назад, сверить собственные шаги, поступки с тем, что пережили родные люди. Это так важно для меня, наверное, потому что, я дочь и племянница участников Великой Отечественной войны. Мои родители, Александровы Петр Александрович и Нина Илларионовна, прошли через горнило войны совсем молодыми, им было всего 19-20 лет. О том, что им пришлось пережить, говорят многочисленные награды, которые по завещанию я передала на хранение их первому правнуку, связавшему свою жизнь с воинской службой. Мама рассказывала о страшных испытаниях, потрясениях, пережитых ею на полях сражений. Не раз ей приходилось на своих хрупких плечах выносить с поля боя раненых. Когда я спрашивала, было ли страшно на войне, она задумчиво отвечала: «Очень!» Мама не могла смотреть фильмы о войне, слушать песни военных лет. Спустя десятилетия война продолжала жить в её памяти.
Это ей, самому дорогому человеку, я посвятила строчки: «Жизнь была нелегкой – все перенесла. В сапогах солдатских по войне прошла. Было 19 — впору бы любить, приходилось раненых с поля выносить».
Мама служила в армии Баграмяна, войну закончила в Прибалтике. Папа был немногословен, не любил вспоминать пережитое в боях на Дальнем Востоке. После Победы их служба продолжалась в ГДР. Склонив голову, я стою у надгробия родителей, молча веду с ними диалог, доверяя им самое сокровенное, делюсь пережитым, и, конечно, корю себя за то, что слишком мало знаю об их военном прошлом.
Другая судьба у моего двоюродного дяди Волосова Сергея Владимировича. Едва ему исполнилось 18 лет, как в августе 1942 года призвали в армию. Он очень хорошо учился в школе. Его каллиграфическим почерком восхищались учителя, увлекался конструированием и мечтал о небе, о самолетах. Сергей был скромен, красив, в его голубых глазах можно было утонуть, настолько глубок и чист был его взгляд. Его мать, Иулита Егоровна, навсегда запомнила, как он уходил из родного дома: Сергей стоял в дверях избы и, глядя на зыбку, в которой лежала его маленькая сестренка, сказал: «Вы не обижайте эту девочку». И ушел… Ушел навсегда. Служил он в гвардейской части «Катюша» связистом, командир Тесле Егор Кузьмич любил его, как сына. Дядя успел написать с фронта всего два письма, они на чувашском языке. Я читаю, перечитываю эти письма и не перестаю удивляться богатству, красоте языка этих посланий. За строчками мне видится светлый, жизнерадостный, заботливый человек. Последнее письмо написано в мае 1943 года. Как всегда, он успокаивает родных, что у него всё хорошо, он жив, здоров, сыт, чего желает и своим близким. Но его тревожит сон: из крепких дубовых бревен он будто бы строит новый дом. Обращаясь к матери, он просит написать, что он может значить. Это последнее письмо заканчивается пожеланиями братишке, сестрёнкам, матери: «Желаю вам здоровья, больше солнечных дней, звездного неба, долгой и счастливой жизни, соловьиных трелей, красоты цветов и жгучей ненависти к Гитлеру». Сергей ждал ответа на полевую почту 36542. К сожалению, сон оказался вещим: он погиб 11 июля 1943 года, ему было 19 лет. Скорбное известие получили от командира части. Выражая соболезнование, он писал, что после войны обязательно приедет в деревню Хоравары Аликовского района (это родина дяди) и поставит памятник погибшему солдату. Но, видимо, командир и сам погиб, от него больше не было вестей. Похоронка застала Иулиту Егоровну во дворе дома, она доила корову. Узнав о гибели сына, потеряла сознание. Война отняла у неё и мужа, и сына.
То ли это случайность, то ли судьба: дядя погиб у деревни Волосово (ныне Калужская область) и фамилия у него Волосов. Покоится его прах вдали от дома в братской могиле.
Не могу не рассказать и о моей тёте, сестрёнке Сергея, Волосовой Клавдии Владимировне. Ей было всего 15 лет, когда отправили в район Ядрина на рытьё окопов, строился Сурский оборонительный рубеж. Была лютая зима, у тёти не было тёплой одежды, кроме потёртой старой фуфайки. На ногах лапти, надетые на шерстяные носки, вязаные варежки. Тётя вспоминала, как было холодно и голодно, не хватало сил долбить промёрзшую землю. Рискуя быть наказанной, глухими вечерами она сбегала с работы в деревню, а ведь расстояние было приличное. Ей так хотелось обогреться и наесться. Чем могла её накормить мать, Иулита Егоровна? Варёной картошкой и свеклой. Хорошо, если с собой могла взять эту еду тётя Клава. Боязнь быть уличенной в самовольном оставлении работы не покидала её. Шла жестокая война – тыл работал для фронта. По воспоминаниям тёти, в деревне люди пухли от голода. Ведь неподъёмным был натуральный налог: каждое хозяйство должно было сдать государству в год 40 кг мяса, 4 кг шерсти, 100 яиц, 60 кг масла. Где уж тут до сытной еды! Тётя Клава вспоминала, что таких, как она, было много. На её глазах бездыханно падали обессилевшие, обмороженные люди, обвалы накрывали их. С содроганием думаю, как можно было всё это выдержать?!
Жертвы во имя сегодняшних дней, во имя живущих сегодня… А достойны ли мы памяти тех, кто встал на нашу защиту, рисковал, страдал и пал? Не теряем ли мы человеческое в погоне за ложным благополучием, не подменяем ли истинное ложным, не увлекаемся ли показушным?
Светлана РАССАДНИКОВА
