Срурзиган Миннибаевна Хисамова родилась 5 апреля 1931 года. Этой весной ей исполнилось 90 лет. За плечами этой хрупкой, приветливой женщины – страшные годы войны, голод, тяжелый труд на вагоноремонтном заводе, горькие потери и простые человеческие радости, которые она делила с любимой семьей, родными, подругами. Ее воспоминания – бесценны, как бесценна вся жизнь этой прекрасной женщины-труженицы.
Голод
Голод погнал нас из деревни в Канаш. Папа отказался вступать в колхоз, у нашей семьи отобрали дом, землю, мы стали жить в хлеву. И тогда они с мамой приняли тяжелое решение – переехать в город. Папа уехал раньше, устроился на завод. Позже мы с мамой отправились к нему. Шли пешком 65 километров из деревни Аксу Буинского района. Мама погрузила на тележку большой сундук, везла его всю дорогу, а я, девятилетняя, шла рядом. Ночью мама положила меня на сундук, я немного поспала. Еды у нас не было. Силы тоже были на исходе. Но мы мужественно шли вперед… В Канаше мы жили в заводском бараке в небольшой квартире с подселением. Туалет, один на два дома, стоял во дворе. Умывальник – в коридоре. За водой нужно ходить на колонку. Папа купил мне два ведра, и я носила их на коромысле. Во время войны голод объединил всех людей, рабочих завода, пленных немцев, эвакуированных, детей и взрослых. Голод гнал нас в леса собирать траву для себя и нашей козы-кормилицы. Голод заставлял простаивать сутками в длинной очереди в надежде, что привезут хлеб – серый, влажный, недопеченный, но такой желанный! В школе на большой перемене нам давали 50 граммов хлеба. Всякий раз я себе обещала, что буду есть его медленно-медленно, откусывая по крошечке. Но как только этот кусочек оказывался в моих руках, я не замечала, как проглатывала его целиком. Только поднесу ко рту – а хлеба уже нет… Я была старшей в нашей семье. Все домашнее хозяйство на мне. Помню, как младшие братик с сестричкой ходят за мной с ложками, просят есть, а я варю пустую похлебку – вода, трава и немного картошки. Мы ходили собирать гнилую картошку в поле, почистим ее от червяков и грязи, а из крахмала делаем лепешки. Но голод не сломал нас. Мы остались людьми. К нам в барак подселили эвакуированных из Ленинграда. И наша мама всегда относила большую тарелку супа их детям. Хотя сама мама была очень слабая, едва держалась на ногах от усталости и голода.
Гудок
Гудок паровоза – мое самое первое впечатление, когда мы оказались в Канаше. А потом мою жизнь сопровождал заводской гудок. Рано утром рабочие торопились на завод, надо успеть, после гудка проходная будет закрыта для всех опоздавших. Только однажды ворота проходной распахнулись для всех канашцев, а гудок звучал в радостном ликовании – победа! Я помню этот прекрасный, теплый, солнечный день. Нас отпустили с уроков. Кругом крики «Ура! Победа!» И мы все бежим на завод. Там огромная толпа – организовали митинг, люди плачут от радости, поздравляют друг друга. Когда мне исполнилось 18 лет, я поступила на завод в ремонто-строительный цех. И теперь уже я торопилась к рабочей смене под заводской гудок.
Гусиный жир
Эту историю даже вспоминать больно. Я, молоденькая девчонка, поднимаю ведро смолы на покатую крышу – мы с бригадой ремонтировали крышу кузнечного цеха. Не удержалась, потеряла равновесие и опрокинула на себя всю смолу. Лицо залило смолой. Меня отправили в больницу. Там сделали, 
что смогли, и такую, с черным лицом отправили домой. Мама увидела меня – упала в обморок. По совету врачей, мы мазали лицо вазелином, смола отошла, но кожа покрылась страшными волдырями. Я не знала, куда себя деть от боли и зуда. Спас меня гусиный жир – мама выпросила у соседа-охотника. К счастью, шрамов на лице не осталось. Но еще долго, несколько лет, лицо становилось синим на морозе. На заводе работа была очень тяжелой, иногда – непосильной… Но мы терпели и со всеми трудностями справлялись. Помню, и одевать было нечего – на фуфайке даже заплату не поставишь, нет лоскуточка. А пальто мы с сестрой делили на двоих, носили по очереди. Но в это непростое, голодное время мы все поддерживали друг друга, жалели, выручали, жили как одна большая семья…
